Собачий переулок[Детективные романы и повесть] - Лев Гумилевский

Но уже одного имени Бурова было достаточно, чтобы в уме следователя вдруг все перевернулось, казалось, что кто-то дернул за кончик нитки с большой силою, и клубок начал разматываться с феерическою быстротою.

Следователь встал.

— Один вопрос еще: вы знали, что в комнате убитой были два выхода? Кроме входной двери был ход через шкаф в стене?

— Не знал!

— Пока довольно! — кончил он. — Желаю вам выздороветь как можно скорее. Тогда, может быть, не вы даже, а мы уже будем вам рассказывать!

Он ушел очень довольный, страшно торопился, потирал руки и улыбался. Хорохорин же равнодушно закрыл глаза и тотчас же заснул.

Глава VIII. ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА

Зоя вернулась домой поздно вечером. Варя лежала в постели. Она почти бессмысленно взглянула на нее и, судорожно вцепившись пальцами в края одеяла, натянула его на себя, точно стараясь укрыться им.

— Что такое? Что с тобой? Хуже тебе?

У Вари пересохло во рту, она ответила чуть слышно:

— Ничего. Только кровь опять идет!

— Варя, это же опасно!

— Нет, ничего. Она говорила, что немножко должна кровь идти. Она говорит, что я запустила очень. Это же почти как роды было… И грудь… ты посмотри, какие груди стали, как каменные…

Зоя взглянула на нее, не понимая. Варя пробормотала тихо: «Молоко ведь», — и вдруг в одно мгновение, в судорожном отчаянии вся съежилась, закрылась в одеяло, всхлипнула: «Мальчик мой!» — и захлебнулась истерическими рыданиями.

Зоя бросилась к ней. Она держала ее плечи, кутала в одеяло, уговаривала — ничего не помогало. Варя билась в ее руках, силилась задушить слезы, заткнула себе рот подушкой и, только вцепившись в нее зубами, затихла.

Зоя молча сидела возле нее. Она боялась заговорить с ней, чтобы не сказать правды. Она в бесплодном сожалении кусала губы, иногда вскакивала, кружилась по комнате, чувствуя невралгический холод на сердце и острые боли в висках.

— Не надо было говорить! Не надо было ей говорить! — с бессильным ожесточением повторяла она себе и томилась от невозможности признаться подруге в ошибке.

— Дай испить, — тихонько попросила та, — и ложись спать!

Зоя подала кружку с водой.

— Лягу, не беспокойся!

— Не «лягу», а ложись! Ты до обеда только работал·, сегодня! Смотри, у нас строго.

— Завтра выйду! Это не прогул, я отпросилась!

Варя отстранила ее настойчиво.

— Ляг, ляг. Давай спать… Неужто мне и завтра не выйти? — испуганно вздохнула она. — Уснуть бы! Я и через силу пойду. Какая тоска тут одной лежать.

Зоя погасила огонь, разделась, легла.

— Ты мне о нем никогда не говори больше, — почти шепотом проговорила Варя, — а только одно сейчас: он умер?

— Нет!

— Если умрет, то скажешь, а больше ничего…

— Хорошо! Спи!

За несколько минут Варя затихла. В комнате, в доме было тихо. В окна с улицы заглядывал мерцающий, белый свет от покачивавшегося перед окном электрического фонаря. Гулкое дыхание работавшей день и ночь фабрики стало слышнее. Зоя иногда, прислушиваясь, чувствовала, как тихо дрожат стены в такт работавшим где-то, чуть не в самой земле под фабрикой, машинам.

Варя засмеялась. Зоя вздрогнула и привстала.

— Почему я решила, что мальчик? — каким-то звонким и свежим голосом, еще звеневшим смехом, и неестественно громко крикнула та. — А может быть, девочка, а?

— Варя! — окликнула ее Зоя. — Варя! Варя!

Та ответила не скоро, но прежним глухим и слабым, своим голосом:

— А? Что?

— Почему ты не спишь?

— Нет, сплю.

— Спи и не думай ни о чем!

Опять звенящая тишина наполнила комнату.

Зоя смотрела в ползавший по потолку свет, чтобы не аидеть закрытыми глазами утопавшего в цветах гроба и такого мертвенно покойного лица с неплотно прикрытыми веками, точившими уже капли вытекающих глаз.

Эти мерно покачивающиеся отсветы выветрили из ее сознания ушедший день. Она не заметила, как заснула, и проснулась испуганно, как будто не спала, но потеряла сознание на одну секунду.

Было утро, за стеной гремели посудой. Варя лежала и пела. Зоя подбежала к ней не понимая.

— Что ты? С ума сошла? — крикнула она.

Стеклянные, блестящие глаза Вари не сдвинулись со стены Она продолжала запекшимися губами выговаривать слова песни, не удававшиеся ей.

— Ты слышишь, Варя?

Она положила ей руку на лоб, чтобы повернуть к себе ее голову. Лоб ее был горяч и сух. Зоя крикнула снова:

— Варя, Варя! Что с тобой?

Ее взгляд стал на мгновение мутным, но с проблеском утомленного сознания.

— Варя, зачем ты поешь?

— Я для них… Они просили!

— Для кого? Кто просил?

— Мальчики и девочки…

— Какие мальчики и девочки? Что с тобой?

Варя устало ответила:

— Какая ты бестолковая! Здесь же нет людей, это неправда. Тут одни мальчики и девочки…

— Да где?

— Ты не знаешь? — с тихим упреком ответила она. — Мы же на Марсе! Глупая ты, Зойка, оставь меня…

Зоя сжала виски, потом оделась, страшно спеша и волнуясь. Она забежала к соседке, крикнула в дверь:

— Побудьте у нас, побудьте у нас. Я в больницу пойду — Варя бредит…

Соседка проводила ее, хихикая, и с наслаждением прошла к больной, покрикивая в соседские двери:

— Ага, полюбуйтесь-ка! Не угадала я? Конечно, к акушерке бегала наша тихоня! Откуда же в печке тряпки все в крови? Да и платье это я ее помню — желтое с горошками — уж на тряпки пошло! Вот как расшиковались!

Зоя, вернувшись через полчаса с фельдшерицей, застала у постели подруги толпу женщин и ребят.

Они разглядывали ее, шептались, качали головами и, только увидев фельдшерицу, вдруг все бросились ей помогать.

— Что надо делать? Что делать? — спрашивала Зоя, ни к кому не обращаясь, и тоскливо сжимала пальцы, глядя на безучастное лицо Вари, на ее блестящие глаза и продолжавшие шевелиться беззвучно сухие губы.

Фельдшерица тихонько уговаривала Зою:

— Я сама все сделаю. Мы сейчас увезем ее в больницу, а вы идите на работу — иначе и вас нужно будет лечить. Ступайте, пожалуйста!

Зоя ушла. В перерыв, вместо обеда, она была в больнице. Доктор вышел к ней в белом халате со вздернутыми на лоб очками, прямо от работы. Он как будто бы ждал ее.

— У нее есть родные?

— Никого.

— Гм… Гм… Да, — переспросил он, — никого?

— Да. А что-нибудь нужно? Может быть, я…

— Ничего не нужно, но опасно. Я полагаю, очень опасно, потому что тут заражение крови, вероятно.

Зоя взглянула на него в ужасе. Испуганные, округлившиеся глаза ее стали почти дикими. Доктор отвернулся и забарабанил пальцами по столу.

— Кто делал аборт? — спросил он вдруг.

— Не знаю!

— Где? Здесь или в городе?

— Здесь!

— Имейте в виду, имейте в виду, что о случае довожу до ведения прокурора. Вы обязаны будете показать! Вы не можете покрывать! Младенец во чреве матери имеет право на защиту!

Зоя покорно выслушала его, потом спросила безнадежно.

— Она умрет?

— Я не пророк! И медицина не всесильна!

Он повернулся и вышел. Зоя с похолодевшим сердцем ушла из больницы. До вечера сортируемый хлопок влажнел в ее руках от бессильных слез. В конторе она добралась до телефона и позвонила Сене. Он ответил, что приедет в субботу, как всегда.

Но в субботу маленькая Варя со сморщенным, темным, старушечьим личиком лежала уже в белом, пахнувшем расплавленной на солнце смолою, сосновом гробу.

Глава IX. ПИСЬМО БУРОВА

На предложение нашего губернского прокурора о задержании Бурова и предъявлении ему обвинения в убийстве Веры Волковой ялтинская милиция сообщила, что за смертью указанного в отношении гражданина Бурова, покончившего самоубийством, выполнить предписание не представляется возможным.

Но еще раньше этого ответа нашим университетским психобиологическим кружком было получено письмо Федора Федоровича.

Письмо это нигде и никогда не было опубликовано, хотя послужило, между прочим, основным материалом для статьи председателя кружка профессора Самохвалова, статьи крайне интересной, но помещенной опять-таки лишь в «трудах» нашего университета, не доходивших до широкой публики.

Одновременно прокурором было получено также другое письмо, давшее основание для прекращения судебного следствия против Хорохорина ъ послужившее, вместе с полученным от милиции Ялты сообщением, поводом для прекращения судебного следствия по делу об убийстве Веры Волковой вообще.

Эти два письма неизменно смешивались в публике. Между тем по содержанию они совершенно различны. Письмо прокурору было очень кратко и содержало лишь признание в совершенном преступлении с некоторыми деталями и объяснениями происшедшего у Веры в этот вечер.